Тени исчезают в прошлом (СИ) - Страница 46

Макс с облегчением вздохнул — так вот, что это за проблема!

— Елена Сергеевна! Не хочу вас расстроить, но я уже был у вас дома и знаю Фроську и ее оглоедов!

— То есть как? — ошарашенная такой неожиданной новостью, Елена даже приподнялась на свободном от капельницы локте и вытаращила на Королева свои огромные, зеленые глазищи.

— А вот так, — улыбнулся Макс и развел руками, — Ваша подруга попросила меня об этом и дала ключи. Докладываю. Дома у вас все хорошо, — утюги, плиты и прочие электроприборы выключены. По крайней мере, следов пожара мной не обнаружено. Фроська накормлена и напоена. Я купил ей ведро сухого корма и пару килограмм сосисок. Надо сказать, что поначалу она была не очень-то дружелюбна, но потом, увидев еду, сменила гнев на милость. Короче, мы с ней нашли общий язык: я ее кормлю, детвору не трогаю, и она не рычит и не пытается меня проглотить. Кстати, она нагло сожрала и колбасу, которую я покупал для себя. Так что от голода ваша Фроська пока точно не помрет.

Елена тихонько ойкнула и захохотала.

— Спасибо вам, Максим Викторович!

Ему было приятно смотреть на нее, смеющуюся. И даже не верилось, что эта веселая и озорная девчонка может быть владелицей крупной клиники, построившей себе дом в Подмосковье, и разъезжающей на шикарной иномарке.

— А можно и к вам одну маленькую просьбу? Называйте меня по имени, без отчества. Просто — Максим. Договорились?

— Хорошо, — легко согласилась она.

— Я обязательно загляну к вам на днях. Поправляйтесь!

— Постараюсь. И… я буду вас ждать, Максим! — тихо добавила она.

Часть ЧЕТВЕРТАЯ

I

Она сладко потянулась, вынырнула из-под одеяла и легко встала. Как была, целиком обнаженная, она подошла к большому, от пола до потолка, зеркалу. Из его глубины на нее смотрела прекрасная амазонка, — высокая пышная грудь, тонкая, как стебелек, талия, идеальная линия бедер, сильные стройные ноги и изящные маленькие ступни. Волосы плавной волной спускаются на покатые плечи. Она приподнялась на цыпочки и тряхнула головой, любуясь собственным совершенством. Бесстрашная и дерзкая воительница, верная и отважная служительница Артемиды. Охота! Да-да, именно охота. Пьянящая, как вино, непредсказуемая, как русская рулетка и смертельно опасная, как укус аспида! И даже хорошо, что игра затянулась. Победа уже близка, она слышит ее волнующее, такое полное и свежее дыхание, но еще не все закончено, партия продолжается! И в этой игре победитель будет только один.

— Ты — богиня! — услышала она негромкий голос. Обернувшись, она заметила замершего на пороге спальни Дениса. Он смотрел на нее так, будто видел впервые. В лучах заходящего мартовского солнца, свободно льющегося сквозь незанавешенные окна, она стояла перед ним, как чудесное призрачное видение. Восхищение, восторг и какой-то необъяснимый испуг были написаны в его глазах. Так смотрят на приближающийся гигантский вал цунами: завораживающее, невероятно-красивое зрелище неумолимо приближающейся смерти, от которой нет спасения, как не беги.

«А ведь он и вправду боится меня!» — подумала она и приятная волна, которую вызвала эта шальная мысль, прошлась по всему телу.

— Как ты вошел?

— Ты не заперла дверь.

— Я не ждала тебя сегодня, — она неторопливо подошла к нему и поцеловала в приоткрытые губы. Денис обнял ее и прижал к себе. В голове и груди стало нестерпимо тесно и жарко. Он поднял ее на руки. И такая она была невесомая, легкая, от ее близости захватило дух. Греза. Фантом. Его Вильма. Он должен удержать ее рядом, и он сделает все, чтобы она принадлежала только ему одному, если такое вообще возможно. Денис бросил ее на кровать и сорвал с себя одежду…

* * *

…Она откинулась на подушки и погладила его по щеке.

— Это было великолепно, милый! Но смотри, тебе силы еще пригодятся, — она насмешливо посмотрела на него.

Странное чувство опустошения и тоски накатило при этих словах. Он и не мог представить себе, что будет так сложно! Сложно было спать с той, другой, которая отличалась от его Богини, как отличается скромный невзрачный лютик от великолепной бархатной розы. Всякий раз прикасаясь к ней, он крепко зажмуривался, лишь бы не видеть ее такое обычное, такое наивное детское лицо и огромные темно-серые, почти черные, глаза в обрамлении длинных густых ресниц. Глаза эти смотрели на него вопросительно, требовательно, словно все время ждали от него ответа на незаданный вопрос: «Ты и вправду меня любишь так сильно, как говоришь?» Сложно было каждый раз врать, притворяться, казаться искренним. Сложно было не бояться. А в последние дни особенно. Он словно шел по топкому зыбкому болоту, в любой момент рискуя сорваться и провалиться в вязкую ненасытную трясину, которая проглотит его за считанные секунды, оставив на поверхности лишь липкие, лопающиеся с противным квакающим звуком, пузыри. Но наверное, самым сложным было смириться с тем, что именно его Богиня, любовь всей его жизни, сама сознательно толкала его на это.

— А ты меня совсем-совсем не ревнуешь? — решился спросить он наконец, и почувствовал, как перехватило дыхание: он и желал и очень боялся услышать ответ.

Она рассмеялась низким глубоким голосом.

— Ревновать? К кому? К той, что стоит сейчас у плиты в застиранном до дыр переднике и жарит котлеты? Или к той, которая каждый день, как подорванная, мчится на работу в вонючую больницу кипятить шприцы и вытирать чужим выродкам их грязные сопливые носы? Или может быть к той, что зимой и летом ходит в одном и том же платьице с оборками на подоле? Нет, мой дорогой. Не ревную.