Полина закрыла глаза руками.
— Я не знаю, что мне делать! — в отчаянии выдохнула она. — Мне кажется, что я люблю совсем другого человека. Но я это слишком поздно поняла. Теперь я ему не нужна, у него есть девушка. Вы бы ее видели! Она такая, такая!.. — Полина сделала в воздухе неопределенные пассы руками. — И имя у нее подходящее — Диана. По-моему, они скоро поженятся.
— Это он тебе сам сказал?
Полина помотала головой:
— Просто я случайно разговор подслушала.
Проскурина сделала большие удивленные глаза.
— Не специально, — скороговоркой пробормотала Полина. — Так получилось…
— И что с того?
— И я сгоряча пообещала Денису, что выйду за него замуж. Назло Митьке. И себе. Ой, какая же я дура! — промычала Полина, хватая себя за виски. — Валентина Игоревна, что мне делать? И зачем я согласилась идти сегодня в этот дурацкий ЗАГС?
— Успокойся сейчас же и не реви. Вы сегодня только заявление подадите. Еще будет время отказаться, — строго проговорила Проскурина.
— Не-а, не будет, — всхлипнула Полина. — Денис сказал, что мы сегодня же распишемся. У него какая-то знакомая в Грибоедовском работает. Она обещала сделать все одним днем.
— Обалдеть! Сколько лет на свете живу, а о таком первый раз слышу. Все у вас, молодых, не как у людей! То резину тянете, а то вдруг — раз и в ЗАГС! Я тут с ума сойду с тобой. И что ты будешь делать? Пойдешь?
Полина неопределенно повела плечами.
— Я обещала… Как я могу отказаться? Это с моей стороны будет нечестно.
— Ну-ну! А сделать и себя и его несчастными на всю жизнь — это, по-твоему, честно? Ты же сама только что сказала, что не любишь его, и идешь замуж, только чтобы сделать больно другому.
Полина не ответила.
Проскурина встала, подошла к окну и побарабанила пальцами по подоконнику.
— Молчишь? Тогда слушай, расскажу тебе одну историю. Была я тогда совсем молоденькой девочкой, только училище закончила. Был у меня один парень. Красавец, умница, первый кавалер на любых вечеринках. Девчонки все до одной были от него просто без ума. А он все ко мне лип. И до дома провожал, и цветы дарил, и в кино водил. Словом, не жених, а медовый пряник. Даже чем-то на твоего давешнего похож. Но мне с ним всегда как-то не по себе было. Даже объяснить толком не могу, но как будто мы с ним с разных планет были, он с Марса, а я с нашей земли грешной. И вот через какое-то время он мне предложение сделал. Все мои подружки мне так завидовали, что аж зубами скрежетали! Но я отказалась.
— Почему? — спросила Полина, которая слушала начальницу с широко открытыми глазами.
— А потому, что поняла, что если соглашусь, то поломаю жизнь не только себе, но и ему. Знаешь, Поля, чтобы прожить всю жизнь в согласии и счастье, надо, ну как тебе сказать? Дышать в унисон, что ли? Ты должна чувствовать этого человека так же, как саму себя.
— И что, не пожалели?
Проскурина повернулась к ней и широко улыбнулась:
— Нисколько! Прошел год, и встретила я своего Леньку. Простой был парень, работяга. Но с ним рядом мне так легко и свободно было, ты себе даже представить не можешь. И трех месяцев не прошло, как поженились мы. Двух детей вместе подняли, сейчас внуков нянчим. В следующем году сорок лет совместной жизни праздновать будем. И ни дня я не жалела, что дождалась своего счастья. Когда пару лет назад он в аварию попал, — Валентина Игоревна тяжело вздохнула, — Я все утро, пока мне не позвонили, места себе не находила. Да помнишь, наверное? — усмехнулась она.
Полина кивнула. Действительно в тот день ее начальница была сама не своя — кричала на всех по поводу и без повода, все роняла, теряла, да вообще вела себя очень странно. И только около обеда ей позвонили и сообщили, что Леонид Григорьевич попал в больницу с множественными переломами и сотрясением мозга. В его машину, на которой Проскурин направлялся на дачу, врезался огромный самосвал, он чудом остался жив. Валентине Игоревне тут же дали неоплачиваемый отпуск и три долгих месяца она сутками не отходила от постели мужа.
— Вот ты спросишь, зачем я вывалила на тебя все это? А я тебе отвечу. Спроси себя, Полюшка, сможешь ли ты так же чувствовать своего будущего мужа? И с ответом не торопись — он может оказаться неожиданным.
С этими словами Проскурина вышла из сестринской, оставив Полину в тяжелом раздумье.
Они медленно шли по скверу. Ее тонкие каблучки выстукивали по сухому серому асфальту. Навстречу попалась группа подростков. Их спущенные почти до колен широченные брюки надувались на ветру пузырями, а холщовые сумки на длиннющих ремнях почти волочились по земле. Разговор напоминал птичий базар — он почти ни слова не понимал, хотя разговаривали они громко, и вроде бы по-русски. В руках каждого — банка «Спрайта». «Эти точно не дадут себе засохнуть!» — подумал Денис, провожая взглядами живописную группу.
…Вспомнилась далекая весна. Он, Денис Кравцов, семнадцати лет отроду, одетый в фирменную кожаную куртку и джинсы, шел по бульвару с Ларисой Грачевой. Ее цепкая костлявая ладошка напоминала ему морщинистую, холодную куриную лапку, отчего на его красивом лице время от времени появлялась гримаса отвращения.
Это была, пожалуй, самая невзрачная его одноклассница. Худенькая, щупленькая, с длинным узким носом, на котором сидели нелепые очки в коричневой роговой оправе, и маленькими невыразительными глазками, которые казались еще меньше за толстенными стеклами. Учеба давалась ей с трудом, девчонки ее сторонились, и, пожалуй, единственное, что ее по-настоящему интересовало — это классическая музыка. Доучившись до одиннадцатого класса, она так и не завела ни подруг, ни тем более друзей. Тихая и незаметная, она постоянно сидела в своем коконе, ни с кем не общалась, за что и получила кличку Гусеница. Для того, чтобы она согласилась встречаться с Денисом, пришлось целый месяц писать ей дурацкие записки, звонить домой и даже достать через отца два билета на концерт Мацуева, который должен был приехать к ним в город на гастроли. Теперь, наконец, от ее былой настороженности не осталось и следа.